Тума, Разин и Старочеркаск
Знаете, что отличает пассионария от прочих? Пассионарий радикален в своих чувствованиях, он по-ницшеански провозглашает себя сверхчеловеком, со сверхспособностями и соизмеримыми им сверхзадачами. Он не может ножкой потрогать. Ему нужно целиком нырнуть многократно.
Вот и на этих фотках мы с Ринатом и Внучком, перепрошитые новой книгой Прилепина, нырнули в самый глубокий омут Дона в поисках наследия Стеньки Разина.
...
Утро не задалось, едва продерли глаза, как чуть не подрались с Ринатом. Перешли на казачий протокол, погутарили, замирились, как сечевики с донцами. Под красивую советскую музыку убыли Азов имать в Старочеркаск искать кандалы и цепи Стеньки.
Воскресенский войсковой собор встретил нас пушками азовскими. Внутри светло и страшно отчего-то. Цепи и кандалы холодные как лоб усопшего родственника, который меня в детстве заставляли целовать на похоронах. Очень светлое и одновременно очень темное место глубины неописуемой.
Вот тут, или тут, ну или вот тут за этой дверью держали Стеньку ночью перед тем, как выдать его с Дона, с которого выдачи нет, если только ты не Разин (или Пригожин). А если на них схож, то готовься, что твой крестный тебя на плаху и повезет. Есть что-то в этом ветхозаветное. Интересно, а Корнила Яковлев Степана Разина в этом же храме крестил?
Внутри собора красиво и тесно. Со светом икон и ликов тяжесть железная на душу ложится. То ли это я с похмелья был, то ли дух Степана тут неупокоенный бродит и вопрошает пришедших, чего это они пришли сюда его беспокоить. Да нагайкой стегает то слева направо, то справа налево, а то и вовсе - крестное знамение выписывает. Железная моторош скребет по спиняке. Шкварчит плотью огнем обжигаемой.
Мысль приходит. А почему четвертование четвертованием называют, когда после него остается две руки, две ноги, тело да голова? Всего шесть частей. Шестетование будет правильно, или шестование, или шестирование.
Вышел, перекрестился. Легче стало. Покушали, похмелился. В себя пришел. В Дон нырнули, поплавали. Вышел. Как заново родился. Спаси, Господи
Хотел в конце какой-то премудростью закончить сей опус, но не идут премудрости на ум. Цепи и кандалы только лязгают в голове. Как будто еду на той телеге со Степаном и Фролом в Москву, и в такт лошадиному ходу песню слушаю. Песню ту сам Степан поет, а Фролка ему подпевает местами. Песня про любовь к Родине-Отчизне. И как за нее живота не жалея сгинуть приятно. Светлая страшная песня. Как сама Русь.
